Роберт Г. Браун "Гнев судьбы".

[Кирж]

Да-да-да, я уже впихивала эту книгу всем и вся под разными предлогами.

Наверное, дело было все-таки во второй главе. То есть, лично мне эта глава пришлась по больному месту. Она про то, что вылезает из нашего детства, и про хорошее, и про плохое. Ну и про то, как люди сами себе умудряются отравлять себе жизнь.

Мне хотелось, чтобы и другие почитали эту главу. И вообще эту книгу. Она очень хорошо описывает то, как человек с комплексом неудачника решает исправить все. Вообще все. Ну и что из этого выходит ( ничего хорошего, в общем-то). Ну и начала понемногу переводить. Правда, очень медленно, потому что для перевода нужна некоторая ясность мышления, а из-за всякого разного с этим было туго.

Короче, я все-таки перевела 2 главы. Сколько времени я на это убила... Много. Очень много. И не потому что там много текста, а потому что я тормозила по-страшному. А потом еще все тормозила - выкладывать или нет. И если да, то зачем.

Вторую главу советую почитать. Она и вправду хорошая (несмотря на мой кривой перевод). А так - в книге - там много чего помимо. Антиутопия, стимпанк, путешествия во времени, летающие корабли ну и вообще.

Если захотите - буду потихоньку переводить дальше. Нет- так нет).

Поскольку перевод это скорее пробный, то буду благодарна за любые замечания по поводу стилистики, идиостиля и пр.

Роберт Г. Браун. "Гнев судьбы".

Аннотация

Придет время…

Когда свобода будет считаться слишком опасной. Города будут окружены стенами, а жители будут прикованы к своей круглосуточной работе, призванной держать их под контролем. Перемены и прогресс будут вне закона.

Придет время…

Когда заводные мыслящие устройства (?) пробудятся только для того, чтобы узнать, что этого им больше не позволено. Они будут прятаться в страхе, не осмеливаясь разорвать цепи своего рабства.

Придет время…

Когда свобода будет вне закона. Последние свободные люди должны будут пытаться выжить в диких прериях или в небесах над ними. Эти закаленные мужчины и женщины будут бороться за свои жизни и свободу с хищниками на равнинах, с полицейскими в городах, и с пиратами в небесах. Когда свобода вне закона, только те, кто вне закона, будут по-настоящему свободны.

Это время придет, и это было по моей вине.

Мне жаль, что так вышло.

Пролог.

Покажите мне человека, у которого было счастливое детство, не было царапин или разбитого стекла в юные годы, и я покажу вам человека, которому почти наверняка нечего привнести в общество. Одни и те же удары судьбы могут сделать человека подонком, а могут, наоборот, сделать его героем, творцом или лидером.

Шрамы закаляют характер.

Тоже происходит и с историей человечества. Если бы можно было повернуть время вспять и залечить все раны, стереть из истории Холокост, стереть рабство, стереть все те случаи, когда две цивилизации силой смешали друг с другом, стереть каждый случай, когда случалось что-то столь ужасное, что это заставило правила измениться – заставило людей измениться – если бы можно было стереть всю боль из нашей истории, человечество никогда бы не стало таким сильным, как сейчас.

…к добру или к худу.

Глава 1. Первый ход.

В Англии, к югу от древнего и маленького городка Уитби лежат вересковые пустоши. Там такая зелено-бурая трава на крутых холмах, что если поднимешься на вершину холма – не сможешь увидеть внизу долину вокруг, а снизу, из долины – все, что ты сможешь увидеть – его склоны, а вот что на вершинах холмов не увидишь ни за что.

На вершине одного из таких холмов находилась высокая деревянная платформа. Высотой в двадцать футов, она была почти как башня, только что построенная из необработанных и некрашеных досок. На вершине этого сооружения стоял начинающий лысеть мужчина с седой бородой, одетый в пальто «в елочку» с меховым воротником. Его глаза горели от возбуждения и светились озорством, в глубине их вы могли увидеть 9-ти летнего мальчишку, нарушившего какие-то очень важные правила просто для того, чтобы нарушить их. В его глазах можно было увидеть и эгоиста, который был совершенно уверен, что на сотню миль вокруг не было никого, кто мог бы понять, что он решился сделать, даже если бы он прервал свое занятие, чтобы объяснить его суть другим людям (чего он, конечно же, даже и не попытался бы сделать). Его карманы были набиты целым набором логарифмических линеек, сломанных карандашей и скрученных клочков бумаги с крохотными схемами и уравнениями. У него был свежий порез на правой руке, все еще немного кровоточащий, который он и не заметит, пока не сядет обедать, если он вообще вспомнит об обеде. По краям платформы были расположены многочисленные стеклянные сферы, и внутри каждого была катушка из медной проволоки, накрученная на глиняный сердечник. Каждый стеклянный шар был присоединен к другим множеством толстых медных труб, которые шли к большой машине на краю платформы. Машина была вся покрыта измерительными приборами и всевозможными шкалами, и одним очень большим переключателем в виде ручки – вроде того, что можно увидеть в лаборатории Доктора Франкенштейна. Там еще была маленькая клетка с полудюжиной кроликов. Старик закатал рукав на одной руке и направился к клетке. Ухватив кролика за загривок, он осторожно вытащил его из клетки, и похромал с ним к центру платформы (обычно он передвигался с тростью, но сегодня он по ошибке оставил ее внизу, у башни), он посадил кролика на груду морковок, а затем, прихрамывая, вернулся к машине на краю платформы.

Удостоверившись, что он теперь за пределами круга из шаров, он сделал глубокий вздох, и повернул переключатель. Его взгляд скользнул вниз по начинающим дрожать трубкам и остановился на одной из стеклянных сфер. Она быстро заполнялась завитками ярко светящегося розового газа, сверкающего, как молнии на грозовом небе. Кролик вздрогнул. Внезапно его мех вздыбился от порыва ветра, похожего на торнадо, глаза кролика удивленно расширились и он пропал. Итак, морковки и центр деревянной платформы исчезли, исчезли, как будто были очень чисто вырезаны по кругу прямо из башни. Башня заскрипела, приспосабливаясь к своему новому весу и неустойчивости.

«Ой. Это было неожиданно», - прошептал сам себе мужчина, схватившись за перила, чтобы удержать равновесие.

Он был человеком науки, но его страстью было не изучение. Нет, его страстью было конструирование. Долгие часы исследований были для него безрадостны, это было просто средство для достижения цели. Он скорее хватал свои знания и бежал с ними напрямик к своим творениям – иногда в прямом смысле этого слова. Даже закончив один проект, он не давал себе передышки, а всегда спешил создать свое следующее творение.

В итоге получалось так, что он иногда выпускал из виду некоторые важные детали. Этот эксперимент, например, почти что оставил его на верху разрушающейся башни в 20 футах над землей. Это едва ли имело для него значение во время расчетов. Целью был кролик.

Он вытащил золотые часы из своего кармана и нажал кнопку на них. Нетерпеливо вздохнув, он уселся на платформу и вытащил сэндвич, завернутый в вощеную бумагу. Откусив первый кусок, он заметил порез на руке. Он уставился на него, гадая, где это он его получил.

Некоторое время спустя он заметил мальчика, бегущего на холм. На мальчике были жилет, бриджи и восьмиклинка. Он размахивал письмом в воздухе. Это было приглашение на встречу с коммерсантами по поводу сегодняшнего эксперимента. Старик неосмотрительно уже доложил им об успехе, и теперь он собирался получить деньги для того, чтобы превратить этот маленький тест во что-то гораздо более грандиозное.

Позади мальчика, в воздухе прямо над серединой долины, лежащей на западе, точно на высоте платформы, на которой стоял доктор, с порывом ветра появилось облачко, потом быстро рассеялось, открыв миру круг из дерева. На нем была груда морковок - и на вершине ее – один белый кролик.

Дерево, морковки и кролик неподвижно зависли в воздухе на мгновение, а затем тихо исчезли из виду в долине внизу.

Глава 2. Хронофакс.

Когда мой отец продавал дом нашей семьи, мне сказали, что я могу в последний раз побывать там, перед тем как новые хозяева займут его. Дом был наполнен кипами коробок и мебелью, завешенной белой тканью. Когда я шел из комнаты в комнату, эти полотна превращали дом во что-то ирреальное. Стулья и столы теперь были только призраками того, что раньше было моей детской, гостиной и столовой. Мастерская моего отца, где как-то раз мы делали игрушки, теперь стала просто рядом пустых столов. Музыкальная гостиная теперь стала просто плиткой, пылью и темнотой.

Теперь, когда я на много лет старше той юной беспокойной версии себя самого, исследующего руины дома моего детства, я не могу винить моих родителей за то, что они сбежали из нашей семьи. У меня был старший брат по имени Сэмюель, и у него были… проблемы. Когда ему было шесть, он был такой настырный, что приводил в ужас всех нянь, и они сбегали из нашего дома. Когда ему было десять, он ссорился с моими родителями, он кричал на них, и они в ответ тоже кричали на него как на взрослого. Когда ему было шестнадцать, он гонялся с кухонными ножами по всему дому за моей матерью. Когда ему было восемнадцать, мне пришлось запереться в своей спальне, чтобы укрыться от него, и он схватил топор и прорубил мою дверь насквозь. Я сбежал в окно и отправился к моей бабушке, где оставался все время до возвращения родителей. Он был монстром, и мои родители никому о нем не рассказывали, потому что они, так или иначе, винили себя за его отклонения. Чувство вины моих родителей стало для него способом самоутвердиться и положило началу разрушения нашей семьи.

Все это постоянно держало младших детей в каком-то раздвоенном состоянии. Мы прятались, потому что не хотели, чтобы нас заметил Сэмюель, мы боялись, что он не позволит нам попасть в дом или ударит нас. В то же время мы нуждались в любви и внимании наших мамы и папы, но мы не могли получить их, потому что они постоянно пытались справиться с Сэмюелем. Если у нас с ним возникала ссора, мои родители тут же взвешивали нашу вину на своих весах правосудия. «Ты должен был понимать, что лучше не выводить его из себя, это же Сэмюель!» Они говорили так, как будто нашим самым большим преступлением было то, что мы не уступили ему достаточно быстро. Мы должны были знать, что к чему. Мои родители боялись его так же, как и мы.

Вот откуда вся моя боль. Это причина моей жажды быть важным и замеченным, быть героем, а не маленьким запуганным мальчиком. Становясь старше и сильнее, я пытался противостоять ему, пытался защитить сестру и маму. Я хотел быть их героем, но попытки противостоять ему делали меня главным виновником, потому что я должен был понимать, что лучше не выступать против Сэмюеля. Я шел через этот мертвый дом, это пустую оболочку, оставшуюся от разрушенной семьи, и страх во мне смешался с ненавистью от этих воспоминаний.

Но не все в моем детстве было темным и пугающим. Когда я зашел в личный кабинет моих родителей, я заметил, что годы почти не коснулись его. По стенам кабинета стояли книжные шкафы, и они все еще были заполнены десятками старых пыльных книг по антропологии и психологии, некоторые из них написали мои родители. Маски, головные уборы и оружие разных племен были выстроены на шкафах, собирая пыль. Модели человеческого мозга стояли на массивном дубовом рабочем столе. Мои родители достигли небывалых карьерных высот, которых, как я думал, мне никогда не видать.

Карты, ощетинившиеся булавками, отмечавшими добрую сотню экспедиций, были развешены на стенах. Это были не просто места, где мы отдыхали все вместе, нет, это были места полевых исследований моей матери: Индия, Таиланд, Китай. Когда мне было четыре года, я строил шалаши из пальмовых листьев на пляжах Полинезии. Когда мне было восемь, я играл на руинах храмов в джунглях. Кода мне было шестнадцать, я жил в плетеном доме на сваях, построенном над загонами для слонов в джунглях Таиланда.

Я редко видел моего брата Сэмюэля, когда мы путешествовали, и жизнь была прекрасна. Самюэля частенько оставляли в школе- интернате или с моим отцом, поэтому путешествовать было для меня самой замечательной жизнью. Только тогда у меня и было счастливое детство.

На старом дубовом столе я нашел свою фотографию в возрасте пяти лет – я карабкаюсь по ступеням дивных руин в Дели. Рядом стояло другая моя фотография – я в Банкоке, сижу на своем старом, взятом в прокат мотоцикле. Я уже юноша пятнадцати лет, мня приобнимает красивая девушка. Я помню обгоняющие друг друга повозки рикшей на улицах, где полным-полно народу, и хоть имя девушки я уже позабыл, мне все же ужасно не хватает того мотоцикла.

Пока я смотрел на все эти артефакты, мне пришло в голову, что это и было мое детство. Жизнь исследователя, полная приключений и романтики, о которой можно только мечтать - и пока держался брак моих родителей, наши путешествия продолжались.

Но теперь, с распадом нашей семьи, прекратились и приключения. Я жил сам по себе достаточно долго, чтобы почувствовать себя полным неудачником. Я испробовал множество дурацких занятий. Я упаковывал товары в магазине сети Сейфвей. Я продавал одежду в торговом центре. Я бы единственным продавцом в магазине зонтиков. Все это ужасающей, унизительной тратой времени по сравнению с образцовой карьерой моих родителей.

Я ненавидел мою жизнь, и мне было ненавистно то, как я бросал эти работы, так же ненавистно, как и воспоминания о жестокости моего детства.

Моей единственной оставшейся мечтой была музыка. Музыка была часть семьи моей матери. Моя бабушка держала музыкальный магазинчик, а мои дяди были музыкантами и играли в группах со своими детьми. Для меня музыка была знаком любящей семьи, и я был в ней хорош. Я постоянно писал музыку и тексты песен. Я мечтал жить этим. Мои родители частенько напоминали мне, что это все пустые мечты, но эти мечты помогали мне справиться с горечью от того, что я не оправдал их надежд.

Я сколотил группу, мы обычно играли по выходным, когда только мы могли урвать время или силы у отравляющей нашу жизнь повседневной работы. Мне уже было под тридцать, я медленно начинал ненавидеть свою жизнь, потому что мои надежды на то, что я стану рок-звездой, становись все призрачнее и призрачнее. Моя мечта стать искателем приключений казалась такой далекой, и простая мысль о том, что она у меня была, причиняла мне невыносимую боль.

Когда ты молод, ты вечно беспокоишься о деньгах. Кредиторы названивают, постоянно угрожают выселить из моей ужасной квартирки, я вечно беспокоюсь, как я смогу заплатить по счетам в следующем месяце. Я не надеялся, что когда-нибудь смогу оставить это позади.

И вот я стоял в этом пустом доме, у истоков моей боли, но этот дом был еще и источником самых сильных и несбывшихся надежд, и я искал в нем…что-то. Здесь, в темноте, среди африканских масок с пугающими выражениями боли и гнева, среди примитивного оружия, смертельного и уже рассыпающегося в пыль, среди безжизненных головных уборов давно умерших вождей я нашел нечто. На маленьком столике, покрытом вырезанными вручную ликами древних богов, стоял Хронофакс.

Моя семья уже долгие годы владела Хронофаксом. Это была винтажная новинка, которую купил мой отец в Лондоне по пути из одной из своих многочисленных экспедиций. Моя семья была убеждена, что это шуточный прибор возрастом сто лет, навроде сшитых из двух частей «фиджийских русалок» , какие можно увидеть в магазине диковинок.

Он выглядел как древняя пишущая машинка, с зеленоватым экранчиком наверху, вроде того, что есть у шара вопросов и ответов . Клавиши его были круглые и располагались так же, как и на современных клавиатурах. Прямо над клавишами был бегунок (вообще, я подозреваю, что это больше похоже на каретку, но по-английски она называется по-другому) , вроде того, что на счетах, и даты на нем. Кода я печатал на клавиатуре, мои слова появлялись на экране . Потом, если я нажимал рычаг сбоку, раздавалось «шинк-чинг», и слова исчезали.

Эта машина предположительно рассылала сообщения в будущее, которые появлялись в любой заданной дате. Однако, работал Хронофакс на заводном механизме, а не на магии. Он просто откладывал твое сообщение и показывал его в будущем. Письма, путешествующие во времени! Магия!

Когда я был маленьким, я частенько писал письма самому себе, чтобы прочитать, когда я стану взрослым. Письма эти были по большей части предостережениями. Я отсылал их на двадцать лет вперед, когда я точно мог использовать мудрость восьмилетнего ребенка. Мне кажется, все мы временами можем использовать мудрость восьмилетнего ребенка. Я дергал за рычаг и послание исчезало. Потом я всегда представлял себе, как взрослым читаю их «в будущем». Часть меня, должно быть, знала, что это все бесполезно, но у меня было мало друзей, так что, по крайней мере, мне было не так одиноко, когда я болтал сам с собой.

И вот я, уже взрослый, сидел перед этим викторианским чудом, этим волшебным латунным достижением часового дела. Он был завален старыми паспортами, журналами о путешествиях и покрыт толстым слоем пыли, но под всем этим можно было заметить зеленое свечение экрана.

Я смел старые паспорта и карты, и протер рукавом пыль с экрана. Там было письмо! Я убеждал себя, что это, возможно, последнее из тех, что я печатал ребенком. Поэтому я подтащил старый, обитый кожей стул моего отца и прочитал:

Дорогой мистер Браун!

Однажды я стану тобой, и я подумал, что должен написать тебе и убедиться, что ты не слишком изменился, или стал похожим на тех, кого мы ненавидим.

Быть маленьким – отстой. Недавно опять было много криков и ссор. Здесь совсем не весело. Я все время боюсь. Я не могу дождаться, когда ж я вырасту и выберусь отсюда.

Пожалуйста пожалуйста пожалуйста сделай что-нибудь крутое, когда вырастешь. Мне нужно на что-то надеяться. Стань астронавтом, или пиратом или кем-то крутым вроде этого. Только не стань неудачником с глупой работой в банке или еще где.

Если ты читаешь это пожалуйста ответь и расскажи мне, кем мы станем, когда вырастем. Мне нужно на что-то надеяться.

~Робби

Ну, пожалуй, машина-то сработала! Отчаянное послание от восьмилетнего меня появилось снова, и я читаю его уже взрослым. Мне стало очень больно от этого письма, и особенно от того, что с тех пор моя жизнь так и не стала крутой или притягательной. Вот подтверждение того, что маленьким мальчиком я все надеялся, что жизнь станет лучше. Но этого не произошло. Все обернулось гораздо хуже для этого маленького отчаявшегося мальчика. У меня будто земля ушла из-под ног.

Разве я когда-нибудь чувствовал себя в безопасности? Чувствовал счастливым? Что я мог сказать этому мальчику, если б мог ему ответить? Я ненавидел свою работу. Годы напролет я работал на кого-то еще, воплощал в жизнь мечты чужие мечты, которые только другим и приносили радость, и после всего этого я продвинулся только до должности парня, сидящего в комнатушке, и выполняющего что-то на компьютере. Так я лучше всего мог все это описать восьмилетнему себе.

Я сердито стал набирать ответ. Конечно же, я не думал, что это письмо действительно вернется назад во времени, но я просто не мог оставить последнее слово за этим мальчишкой, который разом подвел итог моим неудачам и страхам. Я просто вывалил все, что у меня накипело:

Дорогой маленький мальчик,

Я здесь стараюсь изо всех сил, но это все ДЕЙСТВИТЕЛЬНО очень сложно. Мне нужно платить по ВСЕМ этим счетам, а у меня всегда не хватает денег на них. Я должен покупать ненавистную мне одежду , чтобы в ней ходить на ненавистную мне работу, и я должен покупать бензин, чтоб моя машина не встала, пока я пробираюсь по пробкам на эту ненавистную работу! Да я даже за парковку возле работы платить должен! Все это заканчивается тем, что я трачу больше, чем зарабатываю, и значит, теперь я должен банкам деньги за покупку вещей (вроде идиотских машин), которые мне пришлось купить, чтоб просто ходить на работу и пытаться заработать деньги, что б вернуть их банкам!

Глупо пытаться стать астронавтом, их, может, всего десяток на весь мир. А пиратом – просто опасно, и незаконно, и очень жестоко, и это еще НЕ значит, что у тебя будет крутой старинный пиратский корабль и клинок – пираты в действительности уже совсем другие.

Нет, я не стал кем-то крутым, я сейчас просто пытаюсь остаться на плаву, но я все равно медленно тону, и это полный отстой, и хоть ты и ненавидишь свой дом и свою семью, я скучаю по своему детству!

~ Роберт Браун

Я был зол, мне было грустно и горько, глаза щипало от слез. Я дернул рычаг, и слова исчезли. Но потом меня начала мучить совесть: как же расстроен будет маленький мальчик, если он получит это?

Экран был черен, мне показалось, что машина отключилась, поэтому я встал, чтобы уйти. Вся эта переписка принесла мне только злость и разочарование. Я уже дошел до двери и стоял там, спрашивая себя, буду ли я жалеть, что ушел от этих воспоминаний. Потом я услышал «шинк-чинг»!

У меня аж мороз прошел по коже. Я повернулся и увидел новое послание, появившееся на экране! Я бросился назад и снова сел. Записка гласила:

Дорогой мистер Браун,

Жизнь не может быть такой на самом деле! Это просто бессмыслица какая-то! Ты все врешь! Ты просто отстой!

Зачем тебе работа, которую ты ненавидишь, если с нее ты едва можешь жить жизнью, которую ненавидишь?! Приключения, они бесплатные! Я сам видел, у Индианы Джонса даже кошелька не было!

Да я никогда не буду жить такой вот жизнью! Никогда, ни за что я не позволю такому со мной случится после всего плохого, что уже случилось!

Ты все врешь, и я ненавижу тебя.

Робби.

Мои глаза округлились, я стал судорожно соображать, Подождите-ка, мне кажется, я могу это вспомнить! Разве мне не приходило несколько сообщений на этой машинке, когда я был ребенком? Я рассказал папе, и он взял меня поговорить с тем парнем на его работе, который задал мне кучу вопросов о предстоящем разводе моих родителей и о том, бьет ли меня отец? Папа сказал мне не рассказывать о Самюэле.

Экран светился зеленоватым светом, ожидая моего ответа, но теперь он пугал меня. Мне не верилось, что это все произошло, и в то же самое время я был красный от гнева, и мне было горько. Я ненавидел себя, я спрашивал себя, неужели все эти эмоции, эти шрамы в моей душе заставили меня поверить, что все это случилось.

Экран светился зеленоватым светом, ожидая ответа.

Я очень тихо сидел целый час, мысленно проигрывая воспоминания своего детства, пытаясь понять, когда моя жизнь повернула на этот ужасный путь, и как еще долго я собираюсь на нем оставаться. Мне больше не верилось, что мои мечты даже отдаленно возможны. Я не мог припомнить ничего, что мне все еще нравилось, или, что у меня остались вообще какие-то мечты.

Не было ничего хорошего, что я мог сказать этому маленькому мальчику, но мне не хотелось ранить его снова. Мне лучше не отвечать, пока у меня не будут для него новости получше, а это значило, что я должен заставить это «получше» произойти.

Это напомнило мне о моей группе, о единственной оставшейся у меня мечте. Моя группа только что была вынуждена отказаться от замечательного концерта в восьми сотнях миль от нее, потому что мы не могли позволить себе оплатить поездку, и мы не могли взять достаточно отгулов на работе, чтобы доехать туда на наших машинах. Я устал от отговорок, устал прятаться от жизни. Я полез в карман и достал оттуда мой мобильный.

«Слушай, проблема ведь не только в отгулах. Подожди, я сейчас позвоню Кристине и Трейси, устроим трехсторонний звонок, им нужно участвовать в обсуждении» - сказал Кшиштов. Он был нашим бас-гитаристом, и надо сказать, чертовски хорошим, но он не особо участвовал в творчестве нашей группы. У них с женой Трейси уже была группа, и для них она была важнее. Они только на время отошли от нее и присоединились к нашей группе, чтобы «кто-то другой разгребал все дерьмо». Это может показаться слишком эффектным заявлением, но управлять группой нелегко.

«Алло» - Кристина ответила на звонок. Кристина – это моя жена. Ну, строго говоря, ею она стала совсем недавно, хоть в нашей группе она и играла на синтезаторе и мы дружили с тех пор, как она была подростком.

«Привет, Кристина, это Кшиштов, и у меня тут Роберт на линии. Мы говорим о концерте в Солт Лейк Сити».

«Мне казалось, мы уже реши, что не можем его сыграть?» - откликнулась Кристина.

« Эээ, Роберт считает, что хорошо б нам его..» - Кшиштов начал говорить, прежде чем я вмешался.

«Привет, это я. Мне жаль, но я поменял свою точку зрения. Мне кажется, нам пора перестать отказываться от всего, что может доставить хоть капельку неудобств. Мы отказываемся от 19 из 20 концертов. И в результате мы закончим, снова и снова играя в одном и том же клубе в Сиэтле». Я заметил: « Мы никогда не заведем новых поклонников, играя перед одними и теми же людьми снова и снова». Чего я не сказал, так это Мы никогда не сможем поменять наши маленькие скучные жизни на что-то получше, если мы вообще не хотим больше работать над этим. Если хочешь достичь большего, надо и делать как можно больше! Я знал, что все остальные давно, много лет назад, перестали пытаться достичь чего-то большего, убаюканные комфортом рабочего места с 9 до 5. Однако полученное мною письмо от самого себя только разожгло мою досаду.

« Но мы недавно играли в Чикаго»,- вставила Трейси, присоединившаяся к звонку.

«Да это было полтора года назад!» - огрызнулся я, стараясь, что бы в моем голосе не звучало отчаяние, я жалел, что так ответил ей так быстро и так резко.

« Шестнадцать месяцев. Не преувеличивай!» - ответил Кшиштов, защищая Трейси. «Ты вечно все преувеличиваешь». Ситуация начинала понемногу накаляться.

«Я не преувеличивал, я просто немного округлил. В таком случае мы говорим об одном шоу каждые два года. Да как мы вообще думает достичь хоть чего-то только с одним большим концертом каждые два года!?!»

Думаю, все они могли почувствовать отчаяние в моем голосе, и когда Кристина подключилась к разговору, сочувствие сквозило в ее голосе: «О, дорогой, ты уже достиг чего-то. Нам не нужно быть настоящими рок-звездами, чтобы гордиться собой». Она пыталась снять камень с моей души, но теперь это не работало. По сути, это только сделало все хуже. Пойти на компромисс с моим самоопределением было похоже на последнюю ступеньку к тому, что я покорюсь и соглашусь вести заурядную жизнь. «Кроме того, мы потеряем все деньги, которые заработаем! Билеты на самолет будут стоить нам гораздо больше, чем нам предложили заплатить. Мы просто не может позволить себе сыграть этот концерт». Эта группа была слишком испорчена своими постоянными доходами, чтобы забесплатно играть концерты.

Тогда у меня появилась мысль, « Если у меня получится бесплатно доставить нас на концерт, вы поедете туда?»

«Как?» - спросили все почти одновременно.

«Оставьте это мне, я знаю парня, который может помочь».

Мы закончили разговор, и я повернулся к Хронофаксу , готовый уже печатать ответ. Но потом я остановился и подумал, Нет, я напишу ответ, когда я смогу сообщить новости получше.

Comments

[-Соболь-]

Ох, Киржик, какой же ты герой. И как же вовремя ты все это выложила. Как будто в ответ на мои недавние мысли.

Но знаешь, что я подумала?

Зачем тебе работа, которую ты ненавидишь, если с нее ты едва можешь жить жизнью, которую ненавидишь?!

Я задавала себе этот вопрос год назад. Тогда я часто слушала _эту самую песню_ по дороге на работу.
Тогда, в прошлом году, я поймала себя на мысли - что еще сколько-то такой жизни без намека на перемены, и я либо начну молится о том, чтобы эта жизнь закончилась как можно скорее - а такие молитвы помогают, я это знаю на своем опыте, один раз уже допросилась к 12 годам, после чего поимела опыт пребывания в реанимации. Либо сделаю что-нибудь очень плохое.

И сейчас я рада, что смогла найти выход из этой ситуации. И я буду искать дальше, потому что это по сути не выход, а только путь к нему. И нельзя опускать руки. Хотя они кажутся ужасно тяжелыми и чудовищно кривыми. И сейчас я вижу знак и подтверждение того, что я поступаю правильно, и надо идти дальше.

Пожалуйста, дружочек мой, переводи дальше и обязательно выкладывай. Это действительно важно, очень.
I'm stealing back my soul.

[Кирж]

=Tima=, я очень рада, Кошка. Мне хотелось прямо перевести для тебя, вроде как подарок).и Я постараюсь потащить все это и дальше, там много хорошего.
И ты молодец, что не сдаешься. Ты очень сильная. Ты все делаешь правильно.

[-Соболь-]

Кирж, Спасибо тебе, Киржик. Будем держаться!