"С тех пор, как Гуттенберг изобрел печатный станок, молодежь пошла не та. Уткнутся в книгу - никакой духовности.» Никола Флавийский, 1444 г.
Я зареклась прилюдно каяться в своих грехах.
Я забыла одну вещь. Я забыла, что излишнее добро так же вредно, ибо люди его не понимают.
Зачем? Мне стало жалко какого-то пьяницу. Просто жалко. Ночью +2 и он замерзнет. И я просто попыталась уговорить его уйти в метро. Просто не хотела, чтоб он замерз. Просто... ведь любая жизнь - это жизнь, правда?
А он... он все неправильно понял... он начал знакомится... говорил о себе... так грустно. Обо всем... говорил, что влюбился в меня. Говорил, что хочет проводить до дома, чтобы никто дл меня не докопался. У него были грутсные глаза, как у бездомной псины. А я... я не могла побороть отвращение... я жалела его... я всех жалею. И я сбежала. Было поздно и страшно, толпа непонятных кавказцев вокруг этого рынка...
Но мне страшно...вдруг...вдруг что-то произойдет с ним из-за меня? Потому что я пожалела его? Так, он, может быть, доехал бы до дома, проспался... а тут...вдруг этот мой побег он воспримет слишком серьезно... ведь он не понимает, что я жалею всех...
Да ещё этот непонятный священник с крестом, зачем он полез ко мне? Стал крестить, дал крест поцеловать...зачем я завела этот диспут о жизни, грехе и разуме...я впервые встретила человека, от чьей ауры у меня подкосились ноги, это не метафора, от его присутствия мне просто стало плохо...
Что-то внутри сдавило, сжалось... Больно. Так больно жить. Постоянно. Одни угрызения совести и то, что я не хочу вспоминать. Я все кашляю. Это нервы. Я больше не могу.
Здесь есть хоть кто-то?
Я забыла одну вещь. Я забыла, что излишнее добро так же вредно, ибо люди его не понимают.
Зачем? Мне стало жалко какого-то пьяницу. Просто жалко. Ночью +2 и он замерзнет. И я просто попыталась уговорить его уйти в метро. Просто не хотела, чтоб он замерз. Просто... ведь любая жизнь - это жизнь, правда?
А он... он все неправильно понял... он начал знакомится... говорил о себе... так грустно. Обо всем... говорил, что влюбился в меня. Говорил, что хочет проводить до дома, чтобы никто дл меня не докопался. У него были грутсные глаза, как у бездомной псины. А я... я не могла побороть отвращение... я жалела его... я всех жалею. И я сбежала. Было поздно и страшно, толпа непонятных кавказцев вокруг этого рынка...
Но мне страшно...вдруг...вдруг что-то произойдет с ним из-за меня? Потому что я пожалела его? Так, он, может быть, доехал бы до дома, проспался... а тут...вдруг этот мой побег он воспримет слишком серьезно... ведь он не понимает, что я жалею всех...
Да ещё этот непонятный священник с крестом, зачем он полез ко мне? Стал крестить, дал крест поцеловать...зачем я завела этот диспут о жизни, грехе и разуме...я впервые встретила человека, от чьей ауры у меня подкосились ноги, это не метафора, от его присутствия мне просто стало плохо...
Что-то внутри сдавило, сжалось... Больно. Так больно жить. Постоянно. Одни угрызения совести и то, что я не хочу вспоминать. Я все кашляю. Это нервы. Я больше не могу.
Здесь есть хоть кто-то?
Ты всех жалеешь-это пройдёт со временем к сожаленью а может к счастью
иногда думается, что хорошо стать бесчувственным. Одна половина мозга про это думает, а другая ужасается, насколько это было бы противно, хоть и легче. Так - противно, а так - больно. Тем не менее, выбор очевиден
не отчаивайся
ну не надо
пожалуйста
Всех жалеть вредно, но нам, видимо, без этого никак. У меня тоже один подобный случай долго-долго не шёл из головы. Когда отдал бомжу предпоследний стольник, а он полез мне руку целовать. А мне почему-то всё не давал покоя тот факт, что я не имел права обращаться к нему на «ты».
Все эти встречи — часть нашего самосознания, через них мы многое понимаем. Может их и вовсе нет.
Знаешь, мне кажется, главное - не сожалеть о том, что ты жалеешь. А иначе - это не "Преступление и наказание" - это "Братья Карамазовы" уже, как разговор о том: "что я думаю, когда совершаю добро, и... добро ли".